Умение бежать

Мне никогда не хотелось играть в футбол, бегать лучше всех и лазать по гаражам. Больше всего меня интересовали компьютеры, книги и рисование.

Из бумаги я создал свой первый ноутбук, ещё в 90е годы, когда книжка "Энциклопедия профессора Фортрана" произвела революцию в моей голове. Мой комп имел экран, клавиатуру, мышку и даже принтер, из которого торчал, кажется, мой рассказ или рисунок. Страдал по отсутствию компьютера я настолько серьёзно, что часами сидел, как ёбнутый, перед этим ноутбуком и менял картинки на "экране". Компьютер мечтался настолько сильно, что я буквально плакал, прося у боженьки купить мне настоящий компьютер на день рождения или новый год. Приставки не удовлетворяли этой жажды. Я хотел создавать какую-то информацию и как-то её выдавать на экран - думаю, моё поколение не знало ощущения чуда, когда цифра заполнила все щели мира, мы это взяли вот так запросто. Ещё в школе, точнее - во время прогуливания (если не боялся, что меня сдадут), я бежал в библиотеку, где в журналах читал о компьютерах. Компьютер представлял собой мир автономности. Читать, смотреть, создавать всё, что угодно, - всё запирается в белый ящик без ведения картотек и личных дел. Когда ты ощущаешь необходимость скрывать каждый свой жест, ты ищешь этот белый ящик. И когда я получил свой тайный почасовой доступ к интернету в кабинке на вологодском переговорном пункте - передо мной открылись врата ада.

Это спустя несколько месяцев тайно мастурбировать в полупустом тёмном автобусе стало чем-то почти нормальным. Иной раз я ехал этим же маршрутом и читал Камю, а иной - вот так, пачкая трусы.

Час доступа в сеть стоил, как сейчас помню, 40 рублей - деньги огромные. Пачка сигарет была 10-15 рублей, а мне на неделю давали рублей двести. Но эти сорок рублей я превращал в немыслимые фотки мужчин. Сначала я боялся вводить запросы со словом "гей" и искал просто "мужчины фото". Постепенно осмелел, пялясь на бесстыжих парней в плавках, и, зная, что нахожусь в публичном месте, отделенный от остальных лишь двп и жалюзи, тайно дрочил. Благо, уже лежал снег на улице и куртка была длинная. Интересно, а для чего вообще там повесили жалюзи?.. 

Я как-то списывался с одним гей-журналом насчёт публикации моего рассказа по теме, тогда ещё Россия была свободной и такие журналы выходили. В общем и целом, всю канву текста составляли пиздострадания юноши, живущего посреди океана гомофобии. И мне тогда сказали, что все устали уже от гомофобии и пиздостраданий юноши, живущего посреди океана гомофобии. Что геи уже хотят читать позитивчик, а натуралы все равно не интересуются. Ну почитай Кона, сказали мне, и успокойся. Прошло почти двадцать лет. Голубые получили по еблу законом о гей-пропаганде. Натуралы создают им кейсы для эвакуации из страны, книги почти не издаются, а они все так же, теперь уже в Телеграм, ищут позитивчик. Ребят, какой нахер позитивчик? У каждого юноши, жившего посреди океана гомофобии, есть истории о личных штормах. Пока есть эта проблема, её нужно пережевывать, делиться с миром своими драмами. Позитивчик в этом океане погружает людей в непригодную пучину членомеряния, где правит гей-тусовка, и большинство геев маргинализуются. Одни прячутся окончательно, другие уходят в узкую тусовку, третьи живут в мутной дрёме. Когда некуда было бежать, куда мы бежали? Часть сходила с ума, не обязательно со справкой, но чаще всего в наркомании и проституции, как Сашка Р. в Череповце, прошедший через все хуи тусовки. Позитивчик, говорите? Так все равно же не выходит, если за 20 лет геи так и не сдвинулись от иерархии, где наверху сидит блестящий образ столичного рекламщика, прошедшего по всем люсям Москвы и Мытищ, и где если ты не про секс и рок-н-ролл, то иди отседова. Позитивчик делает среду безобразно несвободной, в смысле - не желающей дышать свободой.

Я тогда мечтал о свободе, хотя трусость, физическая слабость загоняли меня в угол. Мои школьные эротические опусы были полны наивного позитивчика. Марк, любя голубоглазого германца, боялся не людей, а сверхсущности, в частности, христианство, хотя его привлекали тревожные видения мук святых, особенно Себастьяна. Его сны были озарены красным, всё в ушах трубно шумело, и он буквально ощущал тепло кожи солдата и видел его набухший член. Марк боялся осуждения епископа Иоанна, дружившего с его матерью, и на него все время неодобрительно смотрели маски предков. Я уже в Вологде хотел закончить уже побыстрее эту историю на какой-то оптимистичной ноте, вроде как все всё преодолели, любовь, класс. Но не закончил.

Суд: почему не закончил?

Я: в общаге я начал активно общаться с людьми и вдруг увидел, что они готовы бить и убивать таких, как я.

Суд: в чем же, как не в прозе и лирике, ты нашёл тогда спасение?

Я: в Интернете! В компьютере! Компьютер позволил впервые в жизни увидеть эротическую фотографию и прочитать незамысловатую прозу на форумах. Уже тогда русские голубые ничего не говорили о гомофобии, создавая ощущение среды, в которой главное - выбор смазки. Я пытался найти в людях вокруг печать отрешенности, той драматичной обреченности, и улавливал радаром подобных себе, но никто из нас не делал шаг навстречу.

Как-то с Филичевой мы пошли в гости к её другу, работавшему на радио. Это была вообще моя первая вечеринка в Вологде в чьём-то, вологодском, доме, и я стеснялся до ужаса, потому что был общажным, приезжим. Немного пили, курили на балконе. И там был Никита, явный голубой, я видел это. Весь вечер мы не обмолвились ни словом, он что-то всем рассказывал про свою учёбу, что-то про собаку... Потом я спросил Филичеву напрямую, гей ли он. "Нет, - говорит, - он просто немного манерный, это просто образ, у него даже девушка есть". Я не поверил, конечно, и был прав. Спустя два года мы с Филичевой шли по Конева, и она вдруг обмолвилась, что её один друг встречается с мужчиной много старше.

  - И ты его помнишь, когда мы у Ромы были в гостях, с радио. И тот был с радио, Никита.

  - Манерный такой?

  - Ну да. Он тогда перевелся из нашего филиала в саму Москву, уехал. Я даже не знала, что он тоже такой.

Здрасте.

Лучшее слово, которым я могу обрисовать свое видение мира тогда, - вакуум. Ты плывёшь на обломке пенопласта посреди океана гомофобии. Островком свежего воздуха была закрытая со всех сторон кабинка на переговорном пункте напротив областной библиотеки - Бабки. Я приходил туда, держа под мышкой бумаги якобы для делания доклада, и правда быстро делал доклад, чтобы распечатать - только для отвода глаз тётки на ресепшене. Пришёл делать доклад, а кабинку закрыл жалюзи? Дрожащими руками я в Яндексе искал фотки парней. Своего компьютера у меня не было, но я тогда все же купил дискету, куда влезло несколько таких фоточек - эти файлы до сих пор у меня лежат, уже двадцать лет. И не просто из-за красоты оттопыренных членов в узких плавках, а как память о том дне, когда я бежал, блять, по всей Вологде от каких-то гопников, которые в щель сраных вертикальных жалюзи увидели эти самые фотки, что я скидывал на дискету. Сквозь туман спермы, готовой вот-вот залить мои собственные штаны, я услышал вдруг довольно громко:

  - А че там, баба какая-то парней смотрит?

Я моментально выключил всё и начал собирать свои бумаги. Я бы с удовольствием просидел тут, перед потухшим экраном, хоть вечность, пока они не уйдут. Но касса считала по номерку кабины, и чем дольше я просижу, тем меньше у меня останется денег. Сорок рублей за час. Моё время истекло, а эти чуваки не уходили и все громче обсуждали при кассирше, что там парень, а почему тогда смотрел фотки качков в трусах? Если бы я, дебил, пошёл сразу, то все было бы нормально. Они печатали свои доклады. А к тому времени, как я осмелился выйти, у них все было готово, они расплатились и теперь ждали меня у выхода, чтобы рассмотреть Пидара. Именно это слово я услышал. Позитивчик, говорите? Не помня себя от страха, я протиснулся сквозь них, задевая локтями, и вышел на улицу, все ещё надеясь на какую-то цивилизованность. Я шёл по самой оживленной улице города. Недавно выпал снег. Наливались синие сумерки. В этой русской северной сумеречности люди кажутся деловитыми и безразличными. Через некоторое время я услышал вопрос сзади:

  - Слушай, а ты че, пидар, да?

 Я молча шёл, ощущая плечами их присутствие.

  - Саня, он тебя не уважает, не отвечает.

  - Вот сука. Эй, пидар!

  - Надо вазелину было взять.

 - А ты любишь в жопу, да?

Им надоело идти за мной без всякой цели, и тогда один из них крикнул:

  - Короче, хватай его, надо пиздить!

Я начал бежать. И бежал без оглядки. Как заяц. Скользя на поворотах. Задыхаясь! Мне нечего сказать про позитивчик, если честно. Я этой темой не насытился, это для меня невозможно. Я слушал и читал истории людей, бежавших, возможно, в тот же самый день. Страх, что тебя раскроют перед теми, кто важен в твоей жизни, и страх физической расправы, а не похождения по клубам, - это было моей жизнью.

Знаете, почему люди из литературной среды не хотят про гомофобию? Им стыдно об этом говорить в России. Они стоят не по эту сторону баррикад, оценивают ситуацию с точки зрения гомофобного большинства и потому смотрят на всю эту тему с фейспалмом, мол, ну опять про страдания завёл шарманку. Нам бывает стыдно из-за слабости, из-за слова "меньшинство", мы предпочитаем во время бега думать о своём потаённом величии: очевидно, что социальное страдание является причиной более тщательного взгляда на людей, развития этой чувствительности взамен обрубленных щупл социальности. По крайней мере, тогда, в Вологде, я бежал, задыхаясь, и автоматически отмечал про себя красоту города, зажигавшего рыжие фонари в кругах белых заснеженных деревьев. Я думал, что однажды фениксом восстану, и все эти дебилы попляшут у меня.

Уважаемый суд, прошу отметить, что я тогда даже не вступил в СПС, когда всё думающее юношество на истфаке побежало делать политику под крыло Немцова. Так что, очевидно, политический ход я для себя закрыл, смутно ощущая, что спустя годы буду питать презрение к юному политиканству. Оставались только стихи и проза. Не самый удачный выбор, правда?